Я пришел домой в отличном настроении, но очень скоро мне его испортили. Кухня. Мать, отец и наш участковый.

— Антош… — тихо, почти шёпотом, произнесла мама, когда увидела меня в дверях.

— Допрыгался, — зло бросил отец.

— Дмитрий Евгеньевич говорит, что ты замешан в краже, — мама смотрела на меня со смесью гнева и паники. — Это правда?

— Это не я говорю, — усмехается полицейский. — Это свидетели показывают. Я пришёл тебя опросить. — поднимает на меня глаза. — Не хотелось повесткой вызывать.

— Какая кража? Ничего не знаю. 51 статья, — цежу сквозь зубы.

— Антон… — мама почти умоляет.

— Мало я тебя ремнём, похоже, — отец поднимает руку.

— Да пошли вы все, ничего не делал, это всё… — осекаюсь.

— Кто? — участковый жадно смотрит на меня.

— Не знаю.

— Так, Антон, пошёл вон в свою комнату, — голос отца злой, он в бешенстве.

Разворачиваюсь. Полицейский поднимает удивлённые глаза, открывает рот, но не успевает ничего сказать.

— Дмитрий Евгеньевич, давайте сначала поговорим? Чаю будете? – предлагает мама нарочито бодрым голосом с нервными нотками.

Тишина. Секунда. Пять. Десять.

— Хорошо.

— Вот и отлично, — отец переводит взгляд на меня. — Тебе что сказали?

Комната встречает тишиной и привычным бардаком. Кровать. Наушники. Сквозь тонкие стены — строгий голос отца, какой-то жалкий, причитающий материнский. Звук на всю. Отлично. Сам не заметил, как провалился в сон.

Резкий хлопок двери. Странно, что меня не позвали. Снимаю наушники. Приоткрываю дверь — тишина. Нет, голоса всё ещё слышны. В туалет хочется. Приходится идти.

Иду медленно, босиком, хочу прошмыгнуть мимо кухни, но что-то останавливает. Под дверью — тонкая полоска света. Представляю, как мама вытирает красные, заплаканные глаза. Становится так жалко её. И так обидно за себя.

Делаю пару шагов. Приоткрываю дверь — тихо-тихо, будто боюсь чего-то.

Голова матери мерно движется вверх-вниз. Она на коленях между широко раздвинутых ног участкового. Рука полицейского на её затылке задаёт ритм. Они повернуты ко мне боком. Дмитрий Евгеньевич сидит на том же табурете, глаза закрыты, влажная улыбка, он то и дело облизывает губы. Каждый раз, когда мама берёт глубже, он тихо постанывает и надавливает ей на голову.

— Валерия Викторовна… глубже… вот так… — стонет он. — Я почти…

Её тонкая ладонь обхватывает ствол. Член толстый, волосатый, крупные яйца. Он выглядит чужим, неправильным рядом с ней. Губы скользят туда-сюда, слышен тихий, влажный чавкающий звук. Будто она старается делать это тише.

— Сейчас… — коротко бросает он.

Мамины глаза расширяются, она пытается отстраниться, но сильная рука только прижимает голову сильнее.

— Ещё… погоди… — кряхтит он.

Член выскальзывает, когда участковый отпускает руку, слюни тянутся по её подбородку, капают на форменные штаны. Мама достаёт платочек, аккуратно сплёвывает в него, складывает, хочет подняться.

— Э нет, Лерка, мы так не договаривались, — голос его становится жёстким. — Хочу, чтобы ты… проглотила.

— Но…

— Досуха, поняла? Раз сплюнула — слизывай.

Замешательство. Страх. Слёзы текут по щекам. Мама медленно разворачивает платочек. Её лицо кривится. Дмитрий Евгеньевич смотрит выжидающе. Опять улыбочка.

Язык — нежный, розовый — касается уже чуть впитавшейся жидкости. Её передёргивает, но она продолжает. До капли. С мерзким чавкающим звуком. До конца.

— Вот и молодец, — говорит полицейский, когда она заканчивает. Поглаживает её по голове, по-хозяйски. — Ладно, Лерка. Щенка твоего из дела выведу. Как договаривались.

Я не успеваю отойти. Просто отступаю за стену. В квартире по-прежнему темно. Хлопает входная дверь — так же сильно, как в первый раз. Тишина. Шаги. Звук льющейся воды. Всё это смешивается с шумом в моей голове, с нарастающим гулом, с бешеным стуком сердца.

Я почти дошёл до своей комнаты, когда услышал:

— Антош…